«У любви нет политических убеждений»: Последнее письмо немецкий военный адресовал петергофской пленнице
Ленинградский фотограф застала разгром Петергофа, выжила в немецких лагерях и встретила «немцев, которые оказались людьми». Фото: Из семейного архива
В преддверии 75-летия Победы в петербургскую редакцию «Комсомолки» обратилась научный сотрудник Русского музея Ирина Колобкова. Женщина поделилась с нами рукописью матери – ленинградского и петербургского фотографа и женщины с удивительной судьбой Марии Дубовиковой (Маррины Воронцовой). Публикуем фрагменты из ее военных воспоминаний.
ПЕТЕРГОФ
После ареста мужа 15 июля 1941 года я перевезла в Ленинград ценные вещи. Кое-что осталось забрать последним рейсом, да еще в Управлении Дворцов и парков, где работал Алексаха, получить его последнюю получку (речь о фотографе и экскурсоводе Александре Добраковском. – Прим. ред.). Мои родные находились в Ленинграде – и мне там быть.
Петергоф сегодня
Фото: Олег ЗОЛОТО
На вокзале у билетной кассы скопилась большая очередь. Вскоре из толпы выделился какой-то мужик в матросской тельняшке. Выругавшись, он подскочил к кассе и стал отчаянно колотить кулаком по окошку. На шум медленно открылась дверь и появился начальник Новопетергофского вокзала:
– Спокойно, граждане, не шумите. Поезда больше не будет. В Лигове немцы. Дорога на Ленинград перерезана.
Толпа застыла в немом ужасе. Раздались рыдания.
...
В конце августа смерть выпустили на свободу. Эскадра немецких бомбардировщиков застала меня с чемоданами в руках на Красном проспекте. Не успела я сообразить, куда бежать, как раздался оглушительный гул и душераздирающий свист.
От прямого попадания тяжелой фугасной бомбы на месте Инвалидного дома осталась только зияющая яма… В кровавом месиве не слышно было ни криков о помощи, ни стонов раненых: людей там уже не было. Там поселилась групповая смерть.
...
Над Петергофом фашисты палили снаряды на Кронштадт. В ответ из Кронштадта летели снаряды на фашистов в Красное Село. А мы, брошенные на произвол судьбы, мечемся в этом огненном кольце передовой линии фронта, не зная, где спрятаться.
От очередного разрыва снаряда какая-то женщина с детьми побежала к землянке, что у Красного пруда. Мы – за ней. Нас разместилось там шесть человек. Это был не блиндаж и даже не землянка: это была в начале войны вырытая щель от разрыва снарядов.
Разрушенный Петергоф. Фото: Фонд культуры Германии
Просидев в этой щели почти сутки, мы решили с наступлением темноты найти более надежное убежище. Но началась непрерывная стрельба. Мы в страхе замерли…Слышно было, как к нашей щели волокут что-то тяжелое… и вдруг, звонкие молодые голоса:
– Лешка, тащи пулемет сюда, помоги ставить здесь, на бугорке!
Снова прерывистое дыхание и…застрочил пулемет. Отработанные гильзы, еще горячие, сыпались на бугорок, под которым сидели мы. Затем все стихло. Но вскоре загремели гусеницы фашистских танков. Один из них прошел по нашей траншее и не проломал нас только потому, что щель оказалась очень узкой. Он обсыпал нас землей и грязью, а ведь мог раздавить, как насекомых.
...
На улице валялось множество трупов. В основном наших ребят. Валялись немецкие жирные ломовые лошади без хвостов. На ступеньках банковского здания валялись никому не нужные банкноты.
Вражеские танки бороздили верхние и нижние парки, уродуя и уничтожая веками созданную красоту и уникальную, единственную в мире систему фонтанов. Ярким факелом горел Петергофский дворец…
СТРЕЛЬНА
Улучив момент, мы решили для надежности перебраться в подвал четырехэтажного каменного дома. Но там оказалось яблоку негде упасть. Люди здесь томились несколько дней.
Зарисовки разрушенного Петергофа. Автор: Адриан Каплун. Пересъемка: Олега ЗОЛОТО
Рано утром в подвал ворвался отряд эсесовцев:
– Вег, шнель, раус русише шваин («Быстро вон, русские свиньи»)!
Сколько времени мы ползли в Стрельну? Наверное, долго. В Стрельне мы заняли пустующий дом без окон и дверей, остальные все горели. Отдышавшись, я почувствовала боль во всем теле: мои руки, ноги, грудь были покрыты водяными мозолями. Это был результат длительного передвижения по-пластунски!
...
В конце октября мы стали свидетелями ночного боя в Стрельне на берегу моря. В тыл вражеским войскам Кронштадтом был высажен морской десант. Наши моряки действовали смело и дерзко, но враг узнал о высадке заранее, и весь десант был уничтожен еще на берегу.
Наутро мы увидели зловещую картину: весь морской берег был усыпан телами наших моряков. Но невдалеке, в кустах, прятался один живой. Мы показали ему направление наших войск и пожелали успеха, но сомневались, что он сумеет одолеть такое опасное и далекое расстояние…
Петергоф сегодня
Фото: Олег ЗОЛОТО
А он одолел! Об этом я узнала случайно. В 1948 году, после перенесенного в войну тифа, я уезжала на лечение в Крым. Второе место в купе занимал молодой мужчина. Разговорились. Оказалось, год назад его комиссовали и поставили страшный диагноз для 34-х летнего человека: туберкулез легких, запущенная форма, инвалид второй группы.
Мужчина служил во флоте, в основном защищал Кронштадт. Часто в дозоре часами лежал на льду.
– Вот болезнь меня и сковала! Тогда лечиться было негде. Но начало болезни я, наверное, получил еще в октябре 1941 года, когда дважды участвовал в морских десантах под Петергофом и поселком Стрельна…
СКИТАНИЯ
Теперь выселяют уже из Стрельны, из этого единственно уцелевшего дома без окон и дверей. Первые два дня мы прошли километров 30. Привели нас к какой-то пустующей ферме посреди поля. Там было море таких же несчастных, как и мы. Я, Ирина Федорова (жена летчика, который с первого же полета не вернулся на свою базу) и преподаватель из Петергофа Антонина Дунаева решили держаться вместе.
Отогнав от фронта километров на 150 от Стрельны, немцы нас бросили.
Разрушенный Петергоф. Фото: Фонд культуры Германии
Мы бросились опустошать колхозные зернохранилища, но там, кроме жмыха, ничего не было. Отправились по деревням побираться. Но ничего не подавали: немцы истребили всех кур, отобрали скот и последнюю картошку. Пока не грянули морозы, мы ночевали в сараях и заброшенных банях.
Искали на полях забытые кочаны капусты и тушу давно убитой немецкой лошади. Но, хотя мы и изловчились жарить мягкие части на костре, отвратительный запах падали не позволял проглотить кусок. Пробовали варить, но это было еще хуже.
...
Замерзшие и голодные, наткнулись на финский хутор. Я догадалась, что хозяйка ингерманландка, и заговорила с ней по-фински. Нас накормили, напоили и спать уложили. Спасибо моим предкам (ижорцы. – Прим. ред.)! Спасибо, что я познала их язык!
Тетка Ульяна дала нам адрес и рекомендацию к своей родственнице Аннушке, жившей в деревне Яблоницы. По лесным дорогам мы одолели 60 километров за несколько дней и прибыли туда к концу октября, когда морозы уже начали входить в свои права.
...
В нашей деревне протекала небольшая речка, в которой водилась рыбешка. Мы решили заняться рыбной ловлей. Получилось! Правда, рыбешка мелкая, но это уже пища, не то, что дохлая конина. Всю осень мы без улова домой не возвращались. Иногда перепадало кое-что и нашей тете Нюре.
ЛЮБОВЬ
В один поздний осенний день сквозь тяжелые свинцовые тучи проглянуло и мгновенно скрылось яркое солнце. Ирочка воскликнула:
– Девочки, это добрый знак!
Вдруг подъезжает машина с немцами. Смертельный ужас охватил нас. Три молодые женщины от 22 до 26 лет, одна красивее другой, – кто спасет нас?
Зарисовки разрушенного Петергофа. Автор: Адриан Каплун. Пересъемка: Олега ЗОЛОТО
Из машины выходят двое: одному лет 30, другому – 40. Странно, но с нормальными лицами, улыбаются. Как оказалось, эти немцы состояли в отряде по сбору оружия и металла после боя.
Команда стала навещать нас, наблюдая, как мы трудимся на рыбной ниве. Каждый раз они любезно приглашали нас послушать у них русскую музыку – Чайковского, Римского-Корсакова. Я категорически сказала нет. Тоня же с Ирой пренебрегли осторожностью. На удивление, немцы обращались с ними корректно и даже угостили галетами. На следующий разони раздобыли немецко-русский словарь. Накормив девушек, попросили, чтобы та, другая (то есть я), тоже пришла. Решила рискнуть. И не ошиблась. Эти немцы оказались людьми.
Петергоф сегодня
Фото: Олег ЗОЛОТО
Молодой немец, Ганс, был женат. В Кенигсберге, который все время бомбили, у него осталась жена Эльза с двумя мальчиками-близнецами. У старшего, Херберга, судьба оказалась трагичной: при первом же налете наших на Берлин он потерял дом, ценности и семью. Чем больше мы общались, тем больше убеждались: война страшна не только для нас.
Вскоре они получили назначение в другой район. Херберт попросил разрешения нарисовать мой портрет. На листе бумаги минут за 30 портрет был готов. Мне показалось, он превосходит оригинал.
...
В начале 1942 года, когда морозы особенно свирепствовали, когда последняя надежда найти что-нибудь съестное исчезла, произошло сказочное событие. К дому подъехала машина, из которой вышел Херберт. Он приехал проститься. Теперь его отправляли на передовую под Любань. Он привез нам мешок с пшеницей, килограммов на 35, и скромно подал письмо с надписью «Фюр фрау Марина» («Для Марины»). Еще в конверте лежала его фотография. Только спустя годы, когда мне удалось получить точный перевод этого письма, я все поняла:
«Дорогая моя, милая Мария!
На склоне лет я полюбил. Вы скажете: как я посмел, такой старик? Да, посмел! Хотя мне 45, а Вам лишь 20 с небольшим. Но сердце живет по своим законам и воле разума не подчинено. У любви нет возрастных границ. Нет различий по национальной принадлежности, по политическим убеждениям и нет даже смерти. Никто не властен запретить любить…Когда я увидел Вас тогда, у речки, я понял, что этот образ будет преследовать меня неотступно всю мою оставшуюся жизнь.
Вы спросите, почему я не объяснился и ничего не сказал Вам тогда, когда был рядом с Вами? Да разве можно было тогда заикаться о таком светлом и святом чувстве, как любовь, женщине, когда в ней кипит ненависть к нам, немцам. И если бы я мог тогда даже на Вашем родном языке поведать о своих чувствах – Вы бы никогда не поверили врагу. Но теперь, когда я на недосягаемом от Вас расстоянии, я кричу: я люблю Вас!!!
И если мне придется умереть в этой войне, то образ Ваш я унесу с собой в могилу. А если удастся уцелеть – буду молиться на Ваш неповторимый профиль, который я, к счастью, успел нарисовать.
Херберт Хубер».
ФАБРИКА
В марте 1942-го нас всех согнали в один табун и пешком погнали за 100 километров до станции Молосковицы. Там, как скот, загнали в холодные и мокрые товарные вагоны.
Мы ехали без света, пищи и воды уже более двух суток. Чадил невероятный смрад от нечистот. В глухом лесу, заскрипев колесами, состав резко остановился. Нас выгнали на высокую железнодорожную насыпь:
– Руска, шайзец! («Русские, срать!»).
Зарисовки разрушенного Петергофа. Автор: Адриан Каплун. Пересъемка: Олега ЗОЛОТО
По мере того, как мы – несчастные мужчины, женщины и дети – справляли нужду (а почти у всех был понос, так как в составе свирепствовала дизентерия), каратели лихорадочно щелкали затворами фотоаппаратов, выбирая самые срамные кадры.
...
Незнакомая, далекая Южная Бавария… Небольшой уездный город Вайсенбург, расположенный между Мюнхеном и концлагерем «Дахау». Здесь, в Вайсенбурге, мирно течет жизнь счастливых южных баварцев.
Вдали от населенных пунктов нас, как мусор, выгрузили у огромного ангара. Длинный цементный пол был густо покрыт соломой. Высокая температура как-то сразу сразила всех. Люди стали терять сознание. Многие бредили и метались в лихорадке.
Восстановление Петергофа. Фото: ГМЗ «Петергоф»
Во время переезда в нашем составе свирепствовала дизентерия, но вдобавок к ней среди ослабленных и голодных людей нашла благоприятную почву еще и смертоносная инфекция брюшного тифа. Вот, оказывается, почему мы так долго колесили в пути, объезжая все центральные районы Германии.
...
Я выжила! Наконец, кончился карантин. Оставшихся в живых повезли мыться в душевые кабины завода «Ауэрхамттер» и сопроводили на открытую площадку городского сквера, на обозрения хорошо одетых господ. Теперь мы превратились в товар.
Только к вечеру площадь опустела. Невостребованными оказались мы, 15 беженцев из-под Ленинграда и Орловской области: никому не нужны были дети, старики, дистрофики и инвалиды.
Зарисовки разрушенного Петергофа. Автор: Адриан Каплун. Пересъемка: Олега ЗОЛОТО
К вечеру с опозданием прихромал владелец фабрики по пошиву погон, господин Гутман. Вначале он хотел забрать всю нашу группу, но рассмотрев в ее составе детей и стариков, сразу же их выбраковал. Отчаянные вопли, крики, стоны, слезы... Непонятно, что повлияло на хозяина, но он передумал и забрал всех.
...
Спустя три месяца, увидев через окошко, что в хозяйском саду под окном поспели груши, голодный люд не выдержал соблазна. Пиршество продолжалось до глубокой ночи. Но скрыть своего набега нам не удалось.
Утром мы все предстали перед законом. Группа жандармов повела нас на место происшествия и зачитала инструкцию, в которой было указано, что за такой поступок нас следовало бы отправить в «Дахау», но господин Гутман, проявив милосердие, отправляет нас в штрафной лагерь со строгим режимом.
ЛАГЕРЬ
Жизнь в лагере была мучительна. Особенно немцы стали свирепствовать после Сталиградских событий. Но мы, русские, превозмогая издевательства, продолжали гордо шагать подневольным строем по улицам цивилизованного европейского города, громко шлепая по асфальту неуклюжими парусиновыми сапогами на толстой деревянной подошве. А иногда, когда поблизости отсутствовал полицейский контроль, рисковали даже запевать песни о Родине. Прохожие не переставали удивляться: откуда у этих голодных оборванцев есть еще силы, чтобы петь и смеяться?
...
Одна из немок, получив разрешение у начальника лагеря Карла Ленга на использование русских рабочих для полевых работ, деловито отобрала пять человек.
В тот день лил проливной дождь. Пока мы дошли до усадьбы хозяйки, наши убогие парусиновые сапоги превратились в грязные опорки. Мы не знали, как ступить на ее сверкающий чистотой пол. Видя наше смущение, она вежливо, даже ласково промолвила:
– Пожалуйста, переобувайтесь.
Восстановление Петергофа. Фото: ГМЗ «Петергоф»
Под стульями в прихожей были аккуратно разложены пять пар шлепанцев. Когда мы переобулись, она сказала:
– Друзья! Я пригласила вас не работать, Я вас пригласила, чтобы накормить и пообщаться.
От такого поворота событий можно было опешить. Кто бы мог поверить, что в самый разгар войны простая немка решится на такое, смертельно рискуя собой! И не одна. Мы зашли в столовую. Большой круглый стол был празднично накрыт, а там, поджидая нас, сидели три немки от 30 до 50 лет.
Беседа продолжалась более часа, пока хозяйка не напомнила, что зажаренный в латке кролик «может превратиться в живого». Немцы ели молча, ловко орудуя столовыми приборами. Не прикасались к еде только мы: мы, стесняясь, продолжали плотнее прижиматься к стульям и смущенно молчать.
Восстановление Петергофа. Фото: ГМЗ «Петергоф»
– Вы что же, не хотите кушать это?
– А нельзя ли хоть немного хлеба? – ответила я.
– Все ясно. О, боже! Эти люди так истощены, что кусок вкусного блюда не может их насытить. Луиза, принеси скорее хлеба! – крикнула хозяйка, а у самой на глазах слезы.
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
На этом рукопись Марии Кирилловны, увы, обрывается. После войны она вернулась в страну из освобожденного американцами Вайсенбург не сразу, опасаясь преследований. А, вернувшись, еще долгое время жила у родных в Ленинграде без прописки.
Все братья и сестры женщины – потомки раскулаченного купца-ижорца с дворянскими корнями – стойко перенесли войну и блокаду. Мужа Мария Кирилловна ждала много лет. Только в 90-х она получила допуск в архив НКВД и узнала, что из-за анонимного доноса его, поляка, расстреляли спустя 19 дней после ареста.
Мария Кирилловна стала фотографом, возглавила центральное фотоателье Ленинграда. Именно ей лучшими снимками обязаны Эдита Пьеха и Аркадий Райкин. В 1953-ем женщина снова вышла замуж, ее избранником стал прошедший войну сотрудник МВД. С фотокамерой в руках она пробыла вплоть до своего 85-летия. В 2010 году 96-летняя Мария Дубовикова ушла из жизни.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:
Семью ленинградцев с немецкой фамилией спасла от голода игрушечная шведская обезьянка
22 июня 1941-го Регина Гинденберг (в замужестве Зиновьева – дважды мама, трижды бабушка и уже пять раз прабабушка) встретила четырехлетней девочкой. На лето воспитанников детского садика на проспекте Красных Командиров (ныне Измайловский) вывезли на дачу в районе Терийоки (ныне Зеленогорск) (подробности)